Тоталитарное сознание как тип политической культуры. Тоталитарное политическое сознание смолина юлия викторовна Вопросы к главе

• Специальность ВАК РФ23.00.01
• Количество страниц 145

Глава 2. Теоретико-методологические подходы к исследованию тоталитарного политического сознания.

1.1 Концепция тоталитаризма и массового общества.

1.2 Политическое сознание, массовое политическое сознание, тоталитарное политическое сознание".1.

Глава 2. Специфика тоталитарного политического сознания.

2.1 Рациональное и иррациональное в структуре тоталитарного политического сознания.и.

2.2 Влияние идеологии и политической мифологии на формирование тоталитарного политического сознания.¿.

Рекомендованный список диссертаций по специальности «Теория политики, история и методология политической науки», 23.00.01 шифр ВАК

• Системно-функциональный анализ тоталитаризма 2003 год, кандидат философских наук Таубергер, Анджей Гарьевич

• Особенности формирования массового политического сознания в условиях тоталитаризма: На примере фашистской Германии 2004 год, кандидат политических наук Тишков, Сергей Леонидович

• Политическая пропаганда в тоталитарном обществе 2002 год, кандидат политических наук Говорухина, Каринэ Александровна

• Эволюция западных концепций тоталитаризма: Социально-философский анализ 1999 год, кандидат философских наук Руссова, Ольга Николаевна

• Архитектура в сознании тоталитарной эпохи 2006 год, кандидат философских наук Николаева, Жанна Викторовна

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Тоталитарное политическое сознание»

Заключение диссертации по теме «Теория политики, история и методология политической науки», Смолина, Юлия Викторовна

Список литературы диссертационного исследования кандидат политических наук Смолина, Юлия Викторовна, 2003 год

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

О метафорах советского прошлого и о том, почему они воспроизводятся в настоящем

Открытие Олимпийских игр в Москве, 1980 г.

Мы подошли к драматической черте. И причина того, что с нами сегодня происходит, не в политиках, хотя и в них тоже. Главная наша беда — в тоталитарном наследии, которое живет в сознании современного российского общества.

Если мы сравним нацистскую Германию и фашистскую Италию во второй четверти прошлого века (а также франкистскую Испанию, Португалию времен Салазара, маоистский Китай и т.д. в разные периоды XX века) с более близкой нам историей, которая прошла под флагом коммунистической доктрины, то мы увидим массу общего. Это общее — эстетизация и глорификация насилия, оправдание и пропаганда насилия, государственного прежде всего. Государство, по существу, ставит себя выше морали и закона, властные амбиции правящей верхушки объявляются высшим общественным благом, ради которого можно убить полстраны.

Сила против интеллекта

Насилие было возведено в ранг добродетели, ему придавался чрезвычайно привлекательный вид — достаточно вспомнить советские и немецкие фильмы той поры, ту же «Олимпию» Лени Рифеншталь. Эстетика брутальности, массивных тел, циклопических строений, невероятных по масштабу строек коммунизма; культ грубой силы и насмешка над интеллектом, ущемление искусства, выстраивание всей предыдущей истории страны как бесконечной победной поступи государства и его армии, будь то войны освободительные или завоевательные; попытка решения сложных социальных и культурных проблем с помощью палки — это все из комплекса тоталитарного сознания. Оно может утверждаться — и утверждалось! — в самых грубых формах, как строительство ГУЛАГа в СССР или концентрационных лагерей в Германии, то есть через физическое уничтожение людей, а может использовать и более изощренные методы — например, форму философских дискуссий (напомню, что в Германии нацизм на заре своего возникновения нашел плодотворную почву в университетских аудиториях и профессорских кабинетах) или массированной пропаганды через театр, кино, средства массовой информации. Эта вербализация эстетики насилия, падая на ухоженную почву, создает что-то вроде философской базы для государственного насилия. В 30-е годы ХХ века было много стран, где элиты заигрывали с фашизоидными идеями, например, в Англии часть аристократии сочувствовала идеологии нацизма, но в силу исторической и культурной традиции это не получило серьезного развития. В России, увы, очарование насилием длилось многие десятилетия, и штамм его по-прежнему жив: насилие пронизывает наше общество и на уровне властных структур, и в сознании большинства из нас.

Панацеи нет

Часто приходится слышать: нельзя применять термин «тоталитаризм» к эпохе постсталинского Советского Союза, не говоря уже о нынешней России. Но вопрос не в сравнениях — необходимо уметь увидеть общие доминанты, понять, что вирус этот никуда не исчез, прививки от него в нашем Отечестве не было, а потому он, пусть и в ослабленной форме, может заразить власть и общество вновь.

Нам кажется, что рыночная экономика, частная собственность создают более плюралистическое поле, что они панацея от тоталитарного сознания, которое не терпит никакой соревновательности. Однако во многих авторитарных и тоталитарных европейских странах ХХ века, где не была отменена частная инициатива, действовал известный лозунг: «Друзьям — по любви, врагам — по закону». Что-то очень знакомое, не так ли?

За последние 10 лет бизнес поставлен на колени, мелкий и средний и вовсе изничтожен. Согласно последним опросам, только 2% граждан в России хотят создавать свое частное дело, тогда как в США — 70%, в Европе в среднем 25%. Все больше сфер экономики оказываются под монополией государственных корпораций, а формально частные компании выживают прежде всего за счет тесных связей с компаниями государственными. Таким образом, нарушается автономия бизнеса как института — его накрывает все то же всеобъемлющее государство. А значит, скукоживается и поле независимости от власти. Добавьте к этому атаку на независимые, неправительственные организации, которые объявляют иностранными агентами, — и вот третий сектор, и так крайне небольшой, начинает вытесняться в маргинальный угол. Одновременно с этим — вторжение в науку, образование, сферу частной жизни, и вот уже государство практически везде. Вместо десяти театров — один, вместо ста вузов — десять, чтобы легче было контролировать.

Однако беда в том, что управлять сложными, диверсифицированными социальными организмами из одного центра и посредством простых решений невозможно. Не работает. В лучшем случае начинается стагнация, в худшем — некроз или хаос. Так и тогда у государства появляется потребность в насилии, другими словами, переламывание через колено становится формой и методом управления.

Выходы

Вопрос, которым сегодня задаются многие: будущее предопределено или за его альтернативы можно еще побороться? Я не поклонник детерминизма: да, ситуация очень драматическая, но стоит задаться вопросом: а что мы, люди интеллектуальных профессий, сделали, чтобы такого развития событий не допустить? И что мы делаем сейчас, и достаточно ли того, что мы делаем? Есть ли какие-то способы донесения до большого количества людей других этических принципов и идей, нежели те, что звучат с экрана телевидения или из Государственной думы? Например, что функция государства — не подавление социальной активности и насильственное перераспределение финансовых и природных ресурсов, а координирование действий самоорганизующегося общества — так, как это с теми или иными девиациями и происходит в демократических странах.

Мне кажется, надо серьезно пересмотреть нашу собственную роль — я имею в виду людей творческих и интеллектуальных профессий. Мне много приходится ездить по конференциям и встречам, и одно неизменно поражает: невероятный снобизм интеллектуалов, их приверженность стереотипам, их неспособность говорить с окружающими на понятном им языке. Стереотипы, если чуть упростить, следующие: общество наше бездарно, оно ни к чему не способно, нас, интеллектуалов, никто не слышит, никто не ценит, а потому ситуация совершенно безнадежна. Так, в России не раз уже бывало: образованное сословие в разные времена создавало систему отгораживания от непросвещенной массы. Когда-то это был французский язык, когда-то элитарность жизнеустройства, от спецпайков до спецпансионатов и спецклубов — литераторов, архитекторов, кино.

Между тем вся послевоенная советская история являет собой пример борьбы общества за расширение приватного поля, борьбы за право на отдельную от государства частную жизнь. Павлик Морозов тогда уже перестал быть пионером-героем, хотя он и висел на каждой школьной доске: семья — святое, друзей и родных надо защищать от произвола государства — это стало входить в этику общества. Эта борьба за автономность от государства приобретала самые разные формы — от дикого туризма до домашних научных семинаров — и преследовала одну цель: создание поля свободы пусть и в масштабах «двушки» в спальном районе или палатки в тайге.

„

Выстраивание истории страны как бесконечной победной поступи государства — это все из комплекса тоталитарного сознания

”

Сегодня мы наблюдаем ровно то же самое: возьмите, к примеру, движение автомобилистов. Что это, как не самоорганизованное социальное движение? Многие не признают его за серьезное политическое сообщество, а зря. Ибо оно и есть язык постсоветского общества, в котором собственный автомобиль — это не только признак статуса, но и требование неприкосновенности частной жизни, и борьба за равные правила игры. Таких примеров социальной активности общества много. Но часто ли их замечают журналисты, социологи, политики? И знаем ли мы, что, какие процессы на самом деле происходят в российском социуме, или видим и замечаем только то, что ограничено рамками нашего скромного опыта?

Но не изучая это общество, мы с ним и говорить-то не можем — а оно жаждет разговора. А если мы и говорим, то часто люди воспринимают нас в штыки, но не потому, что все за твердую руку: они не понимают абстрактный язык теорий. «Демократия», «свобода слова», «либеральная экономика», «частная собственность» — пустой звук, пока под эти важнейшие идеи не будет подведен этический фундамент и пока эти термины не будут соотнесены с жизненной практикой людей. Вот эта идея, с одной стороны, отстаивания принадлежности России ко всему миру, идея открытости, а с другой стороны — понимания, что есть специфический язык общества, который надо воспринимать и уметь на нем говорить — ровно то, мне кажется, что должно быть первоочередной задачей для людей интеллектуальных профессий.

А много ли мы знаем учебников или исторических книг об опыте сопротивления тоталитарному режиму как у нас в стране, так и в других странах с похожими режимами? Вспомните, как пинали в 90-е академика Сахарова? Как высмеивали шестидесятников? Многие ли знают о советских правозащитниках, о послевоенном художественном нонконформизме? Между тем они — это наш, российский опыт зарождения и развития гражданского общества, опыт, который сегодня нам важен как никогда.

Нет, я не призываю бросить все и с посохом ходить в народ. Я предлагаю пересмотреть миссию интеллектуалов в современном обществе, осознать свою ответственность за ситуацию, в которой мы оказались, и понять: главная борьба — это борьба за умы людей. Тоталитарное сознание побеждает в том числе и потому, что не умеем, не хотим, боимся, отступаем мы.

фотография: Raymond Depardon/Magnum Photos/Grinberg Agency

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

План

Введение

Глава 1. Основные признаки и особенности тоталитаризма

Глава 2. Исторические формы тоталитаризма

Глава 3. Тоталитарное сознание как тип политической культуры

Заключение

Список литературы

Введение

Теория государства в зависимости от тех или иных критериев выделяетвиды политических режимов, которые применялись в многовековой историигосударственности. Эти виды представляют собой широкий диапазон междуавторитарным и демократическим, крайними полюсами на всей шкалеполитических методов власти.

Термин «политический режим» появляется в научном обороте в 60-е гг. XXвека. Категория, «политический режим», по мнению некоторых ученых; в силусинтетического характера должна была рассматриваться в качестве синонимаформы государства. По мнению других, политический режим вообще должен бытьисключен из состава формы государства, поскольку функционированиегосударства характеризует не политический, а государственный режим.Дискуссии того периода дали начало широкому и узкому подходам к пониманиюполитического (государственного) режима.

Авторитарный режим может существовать в разных формах. Но при любой форме авторитаризма государственная власть реально не формируется и неконтролируется народом.Разновидностью авторитарного режима является тоталитарный режим.

Тоталитаризм строится на уничтожении всех естественных корней, связывающих отдельного человека с общественным организмом, всех опор, служащих для человека своеобразными референтными группами, как, например, нация, соседская родственная община, церковь, реальные, а не официальные организации, союзы, ассоциации, сословия, классы и т.д., на предельной унификации всех связей человека, отношений и выставлений на всеобщее обозрение самых неприкосновенных аспектов частной жизни. Единственной опорой для отдельного человека остаётся государство. Здесь, пожалуй, в наиболее наглядной форме и во вселенских масштабах был реализован принцип "разделяй и властвуй".

Глава 1. О сновные признаки и особенности тоталитарного режима

Сам термин появился в конце 20-х годов, когда некоторые политологи стремились отделить социалистическое государство от демократических государств и искали четкое определение социалистической государственности.

Понятие “тоталитаризм” означает весь, целый, полный (от латинских слов “TOTALITAS ”- цельность, полнота и “TOTALIS” - весь, полный, целый). Оно было введено в оборот идеологом итальянского фашизма Дж. Джентиле в начале 20 в. В 1925г. это понятие впервые прозвучало в итальянском парламенте. Обычно под тоталитаризмом понимают политический режим, основанный на стремлении руководства страны подчинить уклад жизни людей одной, безраздельно господствующей идее и организовать политическую систему власти так, чтобы она помогала реализации этой идеи.

Тоталитарный режим характеризуется, как правило, наличием одной официальной идеологии, которая формируется и задается общественно- политическим движением, политической партией, правящей элитой, политическим лидером, «вождем народа», в большинстве случаев харизматическим, а также стремлением государства к абсолютному контролю над всеми областями общественной жизни, полным подчинением человека политической власти и господствующей идеологии. При этом власть и народ мыслятся как единое целое, неразделимое целое, актуальным становится народ в борьбе против внутренних врагов, власть и народ против враждебного внешнего окружения.

Идеология режима отражается также в том, что политический лидер определяет идеологию. Он в течение суток может изменить свое решение, как это случилось летом 1939 года, когда советские люди неожиданно узнали, что нацистская Германия больше не является врагом социализма. Наоборот, её система объявлялась лучшей, чем ложные демократии буржуазного Запада. Эта неожиданная интерпретация поддерживалась в течение двух лет до вероломного нападения нацистской Германии на СССР.

В основе тоталитарной идеологии - рассмотрение истории как закономерного движения к определенной цели (мировое господство, построение коммунизма и т.д.).

Тоталитарный режим допускает только одну правящую партию, а все другие, даже ранее существовавшие партии, стремится разогнать, запретить или уничтожить. Правящая партия объявляется ведущей силой общества, ее установки рассматриваются как священные догмы. Конкурирующие идеи о социальном переустройстве общества объявляются антинародными, направленными на подрыв устоев общества, на разжигание социальной вражды. Правящая партия захватывает бразды государственного управления: происходит сращивание партийного и государственного аппаратов. В результате этого становится массовым явлением одновременное занятие партийной и государственной должности, а там, где этого не происходит, государственными должностными лицами выполняются прямые указания лиц, занимающих партийные посты.

В государственном управлении тоталитарный режим характеризуется крайним централизмом. Практически управление выглядит как исполнение команд сверху, при котором инициатива фактически отнюдь не поощряется, а строго наказывается. Местные органы власти и управления становятся простыми передатчиками команд. Особенности регионов (экономические, национальные, культурные, социально-бытовые, религиозные и др.), как правило, не учитываются.

Центром тоталитарной системы является вождь. Его фактическое положение сакрализируется. Он объявляется самым мудрым, непогрешимым, справедливым, неустанно думающим о благе народа. Какое-либо критическое отношение к нему пресекается. Обычно на эту роль выдвигается харизматические личности.

На фоне этого происходит усиление мощи исполнительных органов, возникает всевластие номенклатуры, т. е. должностных лиц, назначение которых согласуется с высшими органами правящей партии или производится по их указанию. Номенклатура, бюрократия осуществляет власть в целях обогащения, присвоения привилегий в образовательной, медицинской и иных социальных областях. Политическая элита использует возможности тоталитаризма для получения скрытых от общества привилегий, льгот: бытовых, в том числе медицинских, образовательных, культурных и т. п.

Тоталитарный режим широко и постоянно применят террор по отношению к населению. Физическое насилие выступает как главное условие для укрепления и осуществления власти. Для этих целей создаются концентрационные лагеря и гетто, где применяются тяжелый труд, пытки людей, подавление их воли к сопротивлению, происходит массовое убийство невинных людей.

При тоталитаризме устанавливается полный контроль над всеми сферами жизни общества. Государство стремится буквально «слить» общество с собой, полностью его огосударствить. В экономической жизни происходит процесс огосударствления в тех или иных формах собственности. В политической жизни общества личность, как правило, ограничивается в правах и свободах. А если формально политические права и свободы закрепляются в законе, то отсутствует механизм их реализации, а также реальные возможности для пользования ими. Контроль пронизывает и сферу личной жизни людей. Демагогия, догматизм становятся способом идеологической, политической, правовой жизни.

Тоталитарный режим использует полицейский сыск, поощряет и широко использует доносительство, сдабривая его «великой» идеей, например борьбой с врагами народа. Поиск и мнимые происки врагов становятся условием существования тоталитарного режима. Именно на «врагов», «вредителей» списываются ошибки, экономические беды, обнищание населения.

Милитаризация - также одна из основных характеристик тоталитарного режима. Идея о военной опасности, об «осажденной крепости» становится необходимой для сплочения общества, для построения его по принципу военного лагеря. Тоталитарный режим агрессивен по своей сути, а агрессия помогает достичь сразу несколько целей: отвлечь народ от его бедственного экономического положения, обогатиться бюрократии, правящей элите, решить геополитические проблемы военным путем. Агрессия при тоталитарном режиме может питаться и идеей мирового господства, мировой революции. Военно-промышленный комплекс, армия - основные опоры тоталитаризма. Большую роль при тоталитаризме играет политическая практика демагогии, лицемерия, двойных стандартов, нравственного разложения и вырождения.

Государство при тоталитаризме как бы берет на себя заботу о каждом члене общества. Со стороны населения при тоталитарном режиме развивается идеология и практика социального иждивенчества. Члены общества полагают, что обеспечивать их, поддерживать, защищать во всех случаях должно государство, особенно в сфере здравоохранения, образования, жилищной сфере.

Развивается психология уравнительности, идет существенная люмпенизация общества. С одной стороны, насквозь демагогический, декоративный, формальный тоталитарный режим, а с другой - социальное иждивенчество части населения питают и поддерживают эти разновидности политического режима. Зачастую тоталитарный режим окрашивают в националистические, расистские, шовинистические краски.

Однако социальная цена за такой способ осуществления власти со временем все возрастает (войны, пьянство, разрушение мотивации к труду, принудительность, террор, демографические и экологические потери), что приводит в конечном счете к сознанию вредности тоталитарного режима, необходимости его ликвидации. Тогда начинается эволюция тоталитарного режима. Темпы и формы этой эволюции (вплоть до разрушения) зависят от социально-экономических сдвигов и соответствующего этому возрастания сознания людей, политической борьбы, иных факторов. В рамках тоталитарного режима, обеспечивающего федеральное устройство государства, могут возникать национально-освободительные движения, которые разрушают и тоталитарный режим, и само федеративное устройство государства.

Тоталитаризм - исторически обреченный строй. Это общество - самоед, не способное к эффективному созиданию, рачительному, инициативному хозяйствованию и существующее главным образом за счет богатых природных ресурсов, эксплуатации, ограничения потребления большинства населения.

Тоталитаризм - закрытое общество, не приспособленное к современному качественному обновлению, учету новых требований непрерывно изменяющегося мира.

Глава 2. Исторические формы тоталитаризма

Есть специфические черты, позволяющие выделить в данной группе несколько разновидностей тоталитаризма: коммунистический тоталитаризм, фашизм и национал-социализм. Последний часто называют разновидностью фашизма.

Коммунистический тоталитаризм . Экономической основой тоталитаризма советского типа была командно-административная система, построенная на огосударствлении средств производства, директивном планировании и ценообразовании, ликвидации основ рынка. В СССР она сформировалась в процессе проведения индустриализации и коллективизации. Однопартийная политическая система утвердилась в СССР уже в 20-е гг. Сращивание партийного аппарата с государственным, подчинение партии государству стало фактом тогда же. В 30-е гг. ВКП(б), пройдя через ряд острых схваток ее лидеров в борьбе за власть, являлась единым, строго централизованным, жестко соподчиненным, отлаженным механизмом. Дискуссии, обсуждения, элементы партийной демократии безвозвратно ушли в прошлое. Коммунистическая партия была единственной легальной политической организацией. Советы, формально являвшиеся главными органами диктатуры пролетариата, действовали под ее контролем, все государственные решения принимались Политбюро и Центральным Комитетом ВКП(б) и лишь затем оформлялись постановлениями правительства. Ведущие деятели партии занимали руководящие посты в государстве. Через партийные органы шла вся кадровая работа: ни одно назначение не могло состояться без одобрения партийных ячеек. Что касается комсомола, профсоюзов, других общественных организаций, то они были не более чем «приводными ремнями» от партии к массам. Своеобразные «школы коммунизма» (профсоюзы для рабочих, комсомол - для молодежи, пионерская организация - для детей и подростков, творческие союзы - для интеллигенции), они, в сущности, выполняли роль представителей партии в различных слоях общества, помогали ей руководить всеми сферами жизни страны. Духовной основой тоталитарного общества в СССР была официальная идеология, постулаты которой - понятные, простые - внедрялись в сознание людей в виде лозунгов, песен, стихотворений, цитат вождей, лекций по изучению «Краткого курса истории ВКП(б)»: в СССР построены основы социалистического общества; по мере продвижения к социализму классовая борьба будет обостряться; «кто не с нами - тот против нас»; СССР - оплот прогрессивной общественности всего мира; «Сталин - это Ленин сегодня». Малейшее отступление от этих простых истин каралось: «чистки», исключение из партии, репрессии были призваны сохранить идейную чистоту граждан. Культ Сталина как вождя общества был едва ли не важнейшим элементом тоталитаризма 30-х гг. В образе мудрого, беспощадного к врагам, простого и доступного лидера партии и народа абстрактные призывы обретали плоть и кровь, становились предельно конкретными и близкими. Песни, кинофильмы, книги, стихотворения, газетные и журнальные публикации внушали любовь, трепет и граничащее со страхом уважение. На нем замыкалась вся пирамида тоталитарной власти, он был ее бесспорным, абсолютным вождем. В 30-е гг. на полных оборотах работал сложившийся ранее и существенно разросшийся репрессивный аппарат (НКВД, органы внесудебной расправы - «тройки», Главное управление лагерей - ГУЛАГ и др.). С конца 20-х гг. волны репрессий шли одна за другой: «Шахтинское дело» (1928), процесс над «Промышленной партией» (1930), «Дело академиков» (1930), репрессии в связи с убийством Кирова (1934), политические процессы 1936-1939 гг. против бывших вождей партии (Г.Е. Зиновьев, Н.И. Бухарин, А.И. Рыков и др.), руководителей Красной Армии (М.Н. Тухачевский, В.К. Блюхер, И.Э. Якир и др.). «Большой террор» унес жизни почти 1 млн. расстрелянных, миллионы людей прошли через лагеря ГУЛАГа. Репрессии были тем самым орудием, посредством которого тоталитарное общество расправлялось не только с реальной, но и с предполагаемой оппозицией, вселяло страх и покорность, готовность, жертвовать друзьями и близкими. Они напоминали запутанному обществу о том, что человек, «взвешенный на весах» истории, легок и ничтожен, что его жизнь не имеет никакой ценности, если она нужна обществу. Террор имел и экономическое значение: на стройках первых пятилеток трудились миллионы заключенных, внося свой вклад в экономическое могущество страны. В обществе сложилась весьма непростая духовная атмосфера. С одной стороны, многим хотелось верить, что жизнь становится лучше и веселее, что трудности пройдут, а сделанное ими останется навсегда - в светлом будущем, которое они строят для следующих поколений. Отсюда энтузиазм, вера, надежда на справедливость, гордость от участия в великом, как считали миллионы людей, деле. С другой стороны, царили страх, ощущение собственной незначительности, незащищенности, утверждалась готовность беспрекословно выполнять данные кем-то команды. Полагают, что именно такое - взвинченное, трагически расколотое восприятие действительности свойственно тоталитаризму, который требует, говоря словами философа, «восторженного утверждения чего-то, фанатической решимости ради ничто». Символом эпохи можно считать принятую в 1936 г. Конституцию СССР. Она гарантировала гражданам весь набор демократических прав и свобод. Другое дело, что большинства из них граждане были лишены. СССР характеризовался сак социалистическое государство рабочих и крестьян. Конституция отмечала, что социализм в основном построен, утвердилась общественная социалистическая собственность на средства производства. Политической основой СССР признавались Советы депутатов трудящихся, за ВКП(б) закреплялась роль руководящего ядра общества. Принцип разделения властей отсутствовал.

Несмотря на преимущественно тоталитарные формы политической организации социалистической системе присущи и гуманные политические цели. Так, например, в СССР резко повысился уровень образования народа, стали доступными доля него достижения науки и культуры, была обеспечена социальная защищенность населения, развивалась экономика, космическая и военная промышленность и т.д., резко сократился уровень преступности, к тому же на протяжении десятилетий система почти не прибегала к массовым репрессиям.

Фашизм . Одну из крайних форм тоталитаризма представляет фашистский режим, который, прежде всего, характеризуется националистической идеологией, представлениями о превосходстве одной наций над другими (господствующей нации, расы господ и т.д.), крайней агрессивностью. Фашизм основывался на необходимости сильной беспощадной власти, которая держится на всеобщем господстве авторитарной партии, на культе вождя.

Как разновидность фашизма выступает национал-социализм, который нередко рассматривают как отдельную форму тоталитарного режима.

Фашизм - правоэкстремистское политическое движение, возникшее в обстановке революционных процессов, охвативших страны Западной Европы после первой мировой войны и победы революции в России. Впервые он был установлен в Италии в 1922 г. Итальянский фашизм тяготел к возрождению величия Римской империи, установлению порядка, твердой государственной власти. Фашизм претендует на восстановление или очищение “народной души”, обеспечение коллективной идентичности на культурной или этнической почве. К концу 30-х годов фашистские режимы утвердились в Италии, Германии, Португалии, Испании и ряде стран Восточной и Центральной Европы.

Фашизм, как правило, основывается на националистической, расистской демагогии, которая возводится в ранг официальной идеологии. Целью фашистского государства объявляется охрана национальной общности, решение геополитических, социальных задач, защита чистоты расы.

Главная посылка фашистской идеологии такова: люди отнюдь не равны перед законом, властью, судом, их права и обязанности зависят от того, к какой национальности, расе они принадлежат. Одна нация, раса при этом объявляется высшей, основной, ведущей в государстве, в мировом сообществе а посему достойной лучших жизненных условий. Другие нации или расы, если и могут существовать, то всего лишь как неполноценные нации, расы, они в конечном счете должны уничтожаться. Поэтому фашистский политический режим - это, как правило, человеконенавистнический, агрессивный режим, ведущий в итоге к страданиям прежде всего своего народа. Но фашистские режимы возникают в определенных исторических условиях, при социальных расстройствах общества, обнищании масс. В их основе лежат определенные общественно-политические движения, в которые внедряются националистические идеи, популистские лозунги, геополитические интересы и т.п.

Милитаризация, поиск внешнего врага, агрессивность, склонность к развязыванию войн и, наконец, военная экспансия определенным образом отличают фашизм от иных форм тоталитаризма.

Для фашистского режима характерны опора на шовинистические круги крупного капитала, слияние государственного аппарата с монополиями, военно-бюрократический централизм, который ведет к упадку роли центральных и местных представительных учреждений, рост дискреционных полномочий исполнительных органов Государственной власти, сращивание партий профсоюзов с государственным аппаратом, вождизм. При фашизме происходит разрушение общечеловеческих правовых и моральных ценностей, растет произвол, упрощается карательные процедуры, ожесточаются санкции и вводятся превентивные меры, разрушаются права и свободы личности, увеличивается число деяний, признаваемых преступными. Государство при фашизме неимоверно расширяет свои функции и устанавливает контроль над всеми проявлениями общественной и личной жизни. Уничтожаются либо сводятся на нет конституционные права и свободы граждан. В отношении других прав граждан часто допускаются нарушения со стороны властей и открыто демонстрируется пренебрежение к правам личности, в противовес им подчеркиваются государственные приоритеты, основанные на «великой», «исторической» национальной идее. Противопоставление интересов государства и гражданина решается в пользу государственных интересов, зачастую ложно понятых и провозглашенных. Фашизм питается националистическими, шовинистическими предрассудками, заблуждениями. Он использует сохраняющиеся национальные структуры в обществе для достижения своих целей, для натравливания одних наций на другие. Фашистское право - это право неравенства людей прежде всего по критерию их национальной принадлежности.

В настоящее время фашизм в его классической форме нигде не существует. Однако всплески фашистской идеологии можно увидеть во многих странах. Фашистские идеологи при поддержке шовинистических, люмпенизированных слоев населения активно борются за овладение государственным аппаратом либо по крайней мере за участие в его работе.

Тоталитаризм, будучи порождением XX века оказался жизнеспособным. Неоспорим факт близости и родства большевизма и фашизма по множеству важных параметров. С этой точки зрения поражает почти полная синхронность появления на исторической арене фашизма и большевизма, правого и левого вариантов тоталитаризма, которые за короткий период из незначительных групп превратились во влиятельные общественно-политические движения, которые сумели подчинить своему господству сотни миллионов людей, многие страны и народы.

Глава 3. Тоталитарное сознание как тип политической культуры

Политическое сознание - это явление историческое. Оно связано с конкретной социальной формой, типом государственного устройства, традициями и историческим опытом народа. Политическое сознание представляет одну из важнейших форм проявления массового сознания, определяющую мотивы политической деятельности и поведения людей. Состояние массового политического сознания позволяет судить об общественном сознании в определенный исторический период в целом.

Тоталитарное сознание проявляется в том, что рассеянные и не связанные друг с другом субъекты-личности посредством самой же природы сознания объединяются, выдвигая из своей среды одного субъекта-лидера, лишенного духа и возведенного над данным множеством субъектов, противопоставленного им и со временем все более отчуждающегося от них.

Тоталитарному сознанию субъекта-лидера свойственно рассматривать других субъектов в качестве “винтиков и колёсиков единого общечеловеческого механизма”, “солдат труда”, “боевых единиц”. Субъект-лидер поначалу не исключает и себя из такого рассмотрения, не лишен ощущения того, что он подобен другим субъектам со всеми их слабостями и пороками, ибо ему “ничто человеческое не чуждо” (Маркс).

В учении тоталитарного сознания четко прослеживается цель: внушить множеству субъектов, что они обладают значимостью, но только как “винтики и колёсики”, обладают ценностью, но только как “солдаты труда” или “боевые единицы”, и что каждый человек в отдельности не обладает значимостью, ценностью и есть ничто, а значимость и ценность имеет только народ, масса в целом. “Ты - ничто, а твой народ - всё” (Гитлер).

Субъект-лидер, образ которого сфокусирован и гиперболизирован множеством разрозненных и, согласно тоталитарному сознанию, ничего не значащих самих по себе субъектов, постепенно приходит к мысли, что даже весь народ в целом не достоин его и без него ничего не стоит. Так субъект-лидер становится диктатором.

Диктатор лишь декларирует свободу для множества субъектов, на деле её лишенных, и выступает как единственный, абсолютный и свободный субъект. Отождествляя себя с государством, провозглашая себя “отцом народов” (Сталин) и рассматривая себя абсолютным субъектом, лицом, определяющим общественное бытие, он становится единственным законодателем во всех сферах жизни. Для диктатора нет источника истины, кроме него самого. В своем чудовищном, извращенном сознании он считает носителем истины только себя. Он уже не мыслит народа без себя самого и в то же время страшится народа и исполнен животным страхом за свою бесценную жизнь. Диктатор в гордом одиночестве противостоит остальным субъектам и субъекты как одно целое, как всеобщий субъект (народ) противостоят диктатору.

Правитель действует и говорит не от своего имени, а от имени народа. Вроде бы не отделяя себя от народа, а на деле игнорируя чаяния народа. Народ необходим ему только для прикрытия личных эгоистических устремлений. Всех, кто противостоит этим устремлениям и кто его разоблачает, диктатор, скрывая личную вражду, ненависть, объявляет врагами народа, нации, движения и, возводя на них самую гнусную ложь, расправляется с неугодными.

Если субъекты-личности имеют ценность только в массе, то субъект-лидер как единственно свободный имеет ценность сам по себе. Его имя становится известным и приобретает всё большую популярность, а известность и популярность субъектов-личностей, как и их карьера и общественное положение, зависят от прихоти и произвола безгранично свободного субъекта-лидера, который в действительности есть воплощение лжи.

Субъекты-личности, занимающие (добровольно или принудительно, здесь не имеет значения) положение “винтиков” и льстиво называемые диктатором “творцами истории”, пребывают в хаосе и сами представляют собой некий хаос. В этом хаосе необъявленной гражданской войны, разгуле лжи и преступности субъекты-“винтики” сталкиваются друг с другом и уничтожают друг друга. Так проявляется тоталитарное сознание низов. Субъект-лидер здесь выступает как судья и миротворец: наказывает виновных и поощряет правых. При этом правыми объявляются не те, кто действительно прав, а те, кто разделяет его позицию.

Диктатор как олицетворение всей массы преданных ему субъектов-“винтиков”, взяв на себя функции судьи и миротворца, на этой ступени уже чувствует себя творцом, берущим на себя все деяния народа, которые он, диктатор, санкционирует, и владыкой мира, освобождающим людей от суда совести, что равносильно объявлению себя равным Богу. “Я освобождаю человека от унижающей химеры, которая называется совестью” (слова, приписываемые Сталиным Гитлеру).

Тем самым субъекты-“винтики” уже освобождаются от необходимости самостоятельно думать. К тому же это становится опасно. Есть тот, кто всё за них решает. Их роль сводится только к тому, чтобы угодить диктатору, к угадыванию его тайных желаний и их осуществлению таким образом, чтобы даже тень подозрения не пала на диктатора, т. к. безупречная репутация, “чистота” и “святость” вождя есть знамя тоталитарного сознания.

Однако так называемый “творец”, “владыка мира”, “отец народов” есть страшный, жестокий человек, обладающий формальным, рассудочным мышлением, и его правление превращается в бесконечную войну и разорение государства. Он ввергает народ в социальные и экономические потрясения и тут же бросает его на произвол судьбы, а свою неспособность решить те или иные жизненно важные проблемы оправдывает головокружением от успехов или происками врагов. Вот почему тоталитарное сознание диктатора реализует себя посредством кровавого террора, направленного против своего народа и прикрытого красочной фразеологией (что это, мол, борьба с врагами народа, реформа, реконструкция и т. п.), или посредством внешних грабительских войн то ли с целью расширения “жизненного пространства”, то ли с целью присоединения “исконных” земель.

Власть субъекта-лидера над своим народом есть разрушающая власть. На сохраняющих свою индивидуальность инакомыслящих, не желающих быть ни “винтиком”, ни “солдатом труда”, ни “боевой единицей”, он обрушивает всю силу своей узаконенной власти, имеющей только видимость законности.

Тоталитарное сознание видит ценность личности только в ее годности для войны и труда (египетский фараон так и говорит: “Дать им больше работы, чтоб они работали и не занимались пустыми речами.” Исход 5:9), готовности к труду и обороне. Отсутствие этой пригодности диктатор расценивает как “интеллектуальную инвалидность”, достойную уничтожения. Даже если духовная личность, подверженная унижению и травле со стороны массы с целью её нивелирования до уровня “боевой единицы”, сдастся. А тем более, если не сдастся. “Если враг не сдаётся, его уничтожают” (Горький).

У диктатора нет и не может быть единодушия с его окружением. Это понимает и само окружение, однако, согласно природе тоталитарного сознания, превозносит, прославляет диктатора и тем самым создает внешне незыблемую основу для культа его личности.

Окружение диктатора осознает хрупкость своего положения, но каждый думает только о себе и о своем самосохранении; это устраняет доверительность в отношениях друг с другом и порождает сбор компрометирующего материала друг на друга. На этой почве постоянно возникает отрицательное отношение друг к другу лиц, составляющих это окружение, что проявляется в виде тайных и явных доносов с целью “чистки рядов”, и отрицательное отношение к самому диктатору, выражающееся в глубоко скрытой, тайной ненависти к нему при внешнем ритуальном его почитании и славословии.

Лица, приближенные к диктатору, не поддерживали бы его, если бы он им не был нужен. Они прославляют тирана, угодничают, лебезят перед ним, возводят в ранг государственной тайны его бездарность и никчемность. Иное отношение к диктатору сделало бы их всех ненужными и подвергло бы риску расправы. Поэтому тоталитарное сознание составляет и основу взаимоотношений субъектов с лидером, и основу взаимоотношений субъектов друг с другом под знаком “беззаветной” преданности вождю, “подлинной” верности ему.

Тоталитарное сознание субъекта-личности, ставшего во главе государства посредством насильственного захвата власти, что является государственным преступлением, определяет и политическое устройство государства. Поскольку субъект-лидер, стоящий во главе государства, есть субъект-личность с определенным сознанием, и данное сознание есть тоталитарное, постольку, соответственно этому сознанию, устанавливается тоталитарная политическая система, охватывающая своими неправовыми институтами все государство, и тем самым превратив его в машину подавления и грабежа.

тоталитарный фашизм сознание диктатор

Субъект-личность с тоталитарным сознанием стремится теоретически подготовить, обосновать и оправдать необходимость как своего бытия, так и государства тоталитарного типа.

Диктатор - носитель и защитник такого учения, которое оправдало бы любое его действие, направленное на удержание власти. Поэтому нравственным объявляется лишь то, что служит защите и утверждению его субъективных установок и идей, выдаваемых окружением за “гениальные открытия”. Диктатор не выдерживает никакого диалога с оппонентами, предпочитая диалогу конфронтацию и монолог (телевидение для современных диктаторов является неоценимой силой) с целью навязывания массам своих идей.

Тоталитарное сознание, погруженное в сферу стихийного материализма и признающее основой и началом всего существующего материю, с виду представляется последовательным. Бесконечный же и неисчерпаемый дух, изображаемый им как результат материального, а также неограниченные способности человека, тоталитарное сознание принимает за нечто исчерпываемое и ограниченное, чем можно при случае воспользоваться и что можно извлечь из субъекта, прежде чем его уничтожить, а затем результаты чужого труда без помех присвоить себе и выдать за плод своих размышлений.

Тоталитарное сознание сравнимо с реципиентом, который постоянно нуждается в обновлении и принятии новой крови, - в противном случае ему грозит смерть, - или (если обратиться к образам художественной литературы) с вампиром, высасывающим кровь из своих жертв, чтобы продлить свою жизнь. При этом тоталитарное сознание вуалирует свою сущность, намеренно вызывая у народа чувство почитания к себе. Поэты и музыканты воспевают заботу вождя о благе человечества, его титанический труд при решении проблем великих строек и т. д., и его антигуманная сущность становится подданному ясной лишь тогда, когда он оказывается на краю гибели или гибнет.

Тоталитарное сознание диктатора есть сконцентрированное выражение тоталитарного сознания низов. Прогресс, однако, состоит в том, что пробудившийся от духовного гнета народ в лице своих так называемых лучших (на данный исторический момент) представителей сбрасывает диктатора и его окружение и рушит тоталитарную систему государства.

Раскрытие природы тоталитарного сознания, его принципов, способствует объяснению событий, происходивших в прошлом, происходящих в данный момент истории, а также прогнозированию действий субъекта - носителя такого сознания.

Всемирная история изобилует многочисленными фактами, подтверждающими как наличие у субъекта тоталитарной формы сознания, так и наличие тоталитарных политических систем. Никто не станет отрицать, что все люди свободны в себе. Однако история человечества свидетельствует, что человек не всегда знал о себе то, что он есть в себе и для себя. Сознание того, что человек как таковой свободен, впервые возникло в христианстве. Поэтому развитие сознания к действительному самосознанию видится прежде всего в том, чтобы не “один” и не “некоторые”, а каждый человек осознал необходимость осуществления принципа свободы и реализовал себя в свободной творческой деятельности.

Тоталитарное сознание, как было уже отмечено, лишь декларирует свободу для множества субъектов, на деле её лишенных. Диктатор стремится направить сознание народа к признанию только одного вождя, единственного, абсолютного и свободного субъекта-лидера и путем террора добивается того, что субъекты в своем большинстве не познают и не знают себя как свободных.

В странах фашистской ориентации насаждается теория расовой и национальной исключительности как оправдание завоевательной политики и претензии на установление своего мирового господства; в странах социалистической ориентации насаждается теория классовой борьбы, где пролетариату отводится роль могильщика буржуазии и доказывается, что именно он завоюет весь мир.

В странах социализма, например, чуть ли не с детства внушают, что советские граждане самые счастливые, потому что живут в самой демократической и самой передовой стране мира. “Мы - не рабы, рабы - не мы” (Букварь). Уверяют, что только в стране диктатуры пролетариата гражданин свободен, что другой такой страны, “где так вольно дышит человек”, нет, не было и не будет, и что эта свобода есть результат жертвенного служения народу партии революционеров, посвятивших свою жизнь борьбе за освобождение человечества, и, наконец, есть результат гения вождя. Благодаря широко поставленной пропаганде и агитации сознанию субъекта уже становится привычной мысль, что народ обязан получением своего права на жизнь героям, павшим в этой борьбе и, конечно, вождю. А история (в основном фальсифицированная) повествует, что лидерами политических партий и их сподвижниками составлялись манифесты, программы, уставы, разрабатывались теории, в которых они откровенно выражали свое стремление к захвату власти и установлению диктаторского режима как средства построения то ли бесклассового общества, общенародного государства (в XIX веке идея коммунизма стала овладевать массами), то ли благоденствующего нацистского государства (в XX веке идея фашизма стала овладевать массами), что происходила жестокая внутрипартийная борьба (“чистки” Сталина, “ночь длинных ножей” Гитлера). И всё это совершалось и совершается или во имя счастья человечества, или во имя избранной расы - в зависимости от направленности тоталитарного сознания. А под занавес - в форме призывов и лозунгов - открытое признание в стремлении к мировому господству, и что, в сущности, основой такого “идеального” общественного устройства - коммунизма или фашизма - является атеизм. Так под знаком, а точнее, под прикрытием “освобождения совести человека от религиозного дурмана” (Маркс), стремления к “очищению расы” (Гитлер) осуществляется подавление свободы совести.

Но в столкновении субъекта-личности с реальностью обязательно обнаруживается существующее социальное неравенство: подчиненное, ограниченное положение одних и господствующее, ни чем не ограниченное положение других.

Субъект, поставленный в рабскую зависимость от господствующей идеологии, так называемого “единственно верного учения”, и воспринявший ее в себя, изменяет своей сущности быть целью в самом себе и, таким образом, опускается все ниже и ниже в сферу случайности и внешней необходимости. Сознание субъекта искусно подавляется и находится под прессом тоталитарной системы в целом.

Вождь становится центром сознания субъекта и субъект уже смотрит на действительность не своими глазами, а глазами вождя, смотрит так, как это велит вождь, своеволие которого субъектом принимается за выражение действительной свободы, а его догматическое учение - за теоретическое обоснование и оправдание вседозволенности, которую субъект воспринимает как жизненную необходимость.

Таким образом, в силу существующего социального неравенства, так называемая свобода вождя-диктатора и осуществляемое им правление есть не что иное, как произвол, и этот один есть деспот и совершенно не свободный человек. А народ при всем наличии стремления к свободе, но принявший условия диктатора, его программу, принципы, учение, тем самым обнаруживает то, что он также не свободен.

Кредо тоталитарного сознания выражено в его стремлении “строить все на лжи, чтобы выжить”. Особенно превозносится ложь в пропаганде. Конечно, с оговоркой: надо лгать только врагам. Ведь врагу можно приписать всё и свои собственные преступные намерения. А все, кто не враги, должны это доказать ревностным и безусловным служением вождю, его партии, полной отдачей ему своей жизни, готовностью в любой момент умереть за его “бессмертные идеи”...

Заключение

Реальное воплощение тоталитарных моделей и логики становится возможным лишь в определенных общественных условиях. Общей предпосылкой тоталитаризма является индустриальная стадия развития общества, которая приводит к созданию системы массовых коммуникаций, усложняет общественные связи и организацию, делает технически возможными систематическое идеологическое насильственное внедрение в сознание, тотальный контроль над личностью и продуцирует "массовое общество".

Социальную базу тоталитарных политических систем представляет "массовый человек" или "человек - масса", который является удобным объектом для тоталитарного манипулирования в силу своих характерных черт. Тоталитаризму свойственен контроль со стороны государства над жизнью отдельного человека, основанный на физическом и психологическом терроре, что является причиной серьезных "мутаций" на личностном уровне, которые необратимо искажают сознание человека.

Тоталитарное политическое сознание представляет собой синтез массового политического сознания в его классическом политико-психологическом понимании и политического сознания масс в массовом обществе. Тоталитарное политическое сознание в некотором роде представляет собой искаженное, ложное сознание, которому имманентны специфические феномены.

В структуре любого политического сознания присутствуют рациональный и иррациональный моменты. В тоталитарном политическом сознании преобладает иррациональный элемент. Массовые формы политического поведения, как правило, являются реакцией людей на политический кризис, неопределенность и нестабильность. Подобная реакция отличается преобладанием иррациональных, инстинктивных чувств над осознанными и прагматическими. Иррациональность поступков - следствие овладевающего людьми стадного чувства, которое позволяет отдельным участникам отключить свою волю, сознание и действовать по законам толпы. Выход на авансцену иррациональной составляющей массового сознания делает возможным установление тоталитарной политической системы в отдельно взятой стране.

Тоталитарная система черпает жизненные силы в идеологии, которая призвана выполнять социально-интеграционную функцию, цементировать людей в политическую общность, служить ценностным ориентиром, мотивировать поведение граждан и государственную политику. С целью формирования в массовом сознании безоговорочного доверия к власти и полного согласия с ней в тоталитарные идеологии вводится элемент катастрофизма.

Список литературы

1. Лобанов К.Н., Политология. Учебно-методическое пособие.- Белгород, 1997.

2. Мальцев В., Основы политологии. М, - 1998.

3. Муштук О.З., Политология, М., - 2011.

4. Панарин А.С., Политология: Учебник, М., - 2011.

5. Пугачев В.П., Соловьев А.И., Введение в политологию, - М.,2008.

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Общая характеристика тоталитаризма, его исторические формы. Восточный, крепостнический и революционный политический режим. Признаки отличия тоталитаризма от авторитаризма и демократии. Особенности итальянского фашизма. Сталинизм и национал-социализм.

курсовая работа , добавлен 26.07.2013


Характерные особенности тоталитаризма, роль вождя и правящей партии в формировании идеологии государства. Укрепление власти с помощью террора по отношению к населению. История коммунистического тоталитаризма и фашизма. Специфика тоталитарного сознания.

курсовая работа , добавлен 05.02.2012


Понятие и признаки тоталитаризма, его исторические корни и причины возникновения в нынешних условиях. Зарождение итальянского фашизма и немецкого национал-социализма, их особенности. Отношение к другим нациям и правам граждан при фашистском режиме.

реферат , добавлен 24.08.2013


Степень изученности проблемы тоталитарного государства и его политики. История возникновения, основные признаки, формы тоталитарного режима. Тоталитаризм итальянского фашизма, германского нацизма и сталинского псевдокоммунизма: сравнительный анализ.

курсовая работа , добавлен 15.10.2014


Тоталитарный режим. Черты характерные для всех форм тоталитаризма. Коммунистический тоталитаризм. Итальянский фашизм. Немецкий фашизм. Национал - социализм (нацизм). Этапы развития коммунизма.

реферат , добавлен 26.10.2006


Политические режимы и их виды (демократический и авторитарный). Происхождение и употребление термина "тоталитаризм". Анализ теории тоталитарного общества, причины возникновения данного режима и его исторические формы. Современные тоталитарные тенденции.

дипломная работа , добавлен 20.06.2015


Сущность понятия тоталитаризм, признаки, история возникновения, представители. Особенности советского тоталитаризма, контроль за свободой мысли и подавление инакомыслия. Фашизм и коммунизм как формы тоталитаризма. Основные черты тоталитарного общества.

презентация , добавлен 12.11.2014


Сущность и содержание, предпосылки возникновения понятия "тоталитаризм", его характеристика и отличительные особенности, идейные истоки. Признаки тоталитарного общества и закономерности его исторического развития, практические примеры данных обществ.

контрольная работа , добавлен 03.02.2011


Определение признаков тоталитарного государства. Изучение понятия тоталитарного политического режима. Анализ сущности фашизма, национал-социализма, коммунизма и исламизма. Совершенное общество национал-социалистов. Концепция фашистского государства.

курсовая работа , добавлен 13.12.2017


Причины возникновения и условия формирования тоталитаризма. Установление личной диктатуры. Контроль за свободой мысли, подавление инакомыслия. Разрушение гражданского общества. Деформация политического сознания. Фашизм и коммунизм как формы тоталитаризма.

Тоталитарное сознание

Тем, для кого сталинский режим - далекое прошлое, трудно понять психологию граждан тоталитарного общества и особенности тоталитарного сознания. Почему, казалось бы, неглупые и образованные люди верили официальной пропаганде и не видели того, что творилось у них под носом? Я думаю, прежде всего потому, что официальной идеологией советского общества были благородные идеи освобождения трудящихся и всего человечества от угнетения и нужды, от войн и эксплуатации человека человеком. Советская пропаганда объясняла, что вековые мечты человечества о счастье и свободе уже начали осуществляться в Советском Союзе, строящем коммунизм. Конечно, у нас еще много недостатков и трудностей, но непреложные законы истории, открытые Марксом, Энгельсом, Лениным и Сталиным, неизбежно приведут к крушению капитализма и победе коммунизма во всем мире. Эта пропаганда подкреплялась высшими духовными и научными авторитетами - самыми знаменитыми писателями, артистами, учеными, в том числе и нашими уважаемыми преподавателями.

Так создавался мифический образ страны и мира, в котором мы жили, а известно, что «мифологическое сознание» обладает большой устойчивостью. Подобно религиозному сознанию, оно способно не замечать или не воспринимать факты, не соответствующие мифу. Я где-то читал о поразительном психологическом опыте: десяти испытуемым давали попробовать сладкий порошок, а потом спрашивали, какого он вкуса? По предварительному уговору с экспериментатором, девять первых испытуемых отвечали, что порошок горький. Тогда десятый приходил в полное смятение и часто тоже говорил «горький», хотя его собственные чувства свидетельствовали об обратном. Нечто подобное я наблюдал, когда известного украинского поэта В.Н. Сосюру, награжденного высшим в СССР орденом Ленина и Сталинской премией, вдруг обвинили в «национализме» за стихотворение «Люби Украину». В общежитии несколько студентов высказали свои сомнения, и тогда наш парторг Миша Волков сказал замечательную фразу: «Я тоже не увидел национализма в стихотворении Сосюры, это значит, что я еще плохо разбираюсь». В самом деле, как сказать «нет», если все кругом, включая самых авторитетных и почитаемых людей, говорят «да»?

Тоталитарное сознание порождала и укрепляла вся обстановка сталинского режима. Как свидетельствует история, авторитарные и тоталитарные режимы часто возникают после серьезных общественных кризисов, революций и гражданских войн. Они приносят с собой стабилизацию и некоторый порядок - чудовищный по меркам демократических стран, но все же порядок, который кажется желанным после революционного хаоса и гражданской войны. С разгромом внутрипартийной оппозиции политическая жизнь в СССР фактически прекратилась. Открытые политические дискуссии стали смертельно опасными. Политические вопросы, чреватые всякими неприятностями, «простые люди» не задавали и не обсуждали. Мне кажется, отношение огромного большинства жителей СССР к власти напоминало в это время отношение зрителей к театру: актеры играют хорошо или плохо, но это их, а не наше дело. Зрители живут сами по себе. Им не приходит в голову давать советы актерам или протестовать против неправильной режиссерской трактовки.

Немаловажное значение имела такая, казалось бы простая вещь, как фразеология. Постоянно повторявшиеся, навязшие в зубах стандартные фразы «гениальный вождь и учитель», «великий, могучий Советский Союз», «в странах, освобожденных от капиталистического гнета» или, наоборот, «народы, стонущие под игом капитала», «англо-американские поджигатели войны», «коварные замыслы иностранных разведок», «буржуазные фальсификаторы истории» застревали в памяти, создавали определенный умственный и психологический настрой, которому было трудно противостоять, формировали общественное мнение. Способность обобщать и анализировать события встречается не часто. Далеко не все могут самостоятельно преодолевать «мифологическое сознание» и трезво оценивать общество, в котором живут. Мы с детства жили в тоталитарном обществе и другого общества не знали. Оно казалось нам нормой, а с нормой не спорят, ей следуют.

Конечно, такое состояние умов возможно лишь при отсутствии оппозиции, при полной государственной и партийной монополии на информацию. Мы, студенты, читали только советские газеты и слушали только советское радио. Зарубежные газеты имелись лишь в «спецхранах» научных библиотек. Зарубежные передачи на русском языке, вроде «Голоса Америки» обитатели общежития слушать не могли и не хотели, их заглушали мощным ревом «глушилок», который можно было услышать далеко вокруг. Те, кто несмотря ни на что, пытались послушать зарубежное радио у себя дома, об этом помалкивали. Они опасались доносов бдительных соседей, которые могли бы услышать шум «глушилок» и заподозрить неладное. В результате советские граждане очень многого не знали. Мы, например, не знали, что Ленин последние годы своей жизни находился в параличе, потерял речь, мы не имели сколько-нибудь достоверных данных о военных потерях СССР, совсем никаких сведений о масштабах сталинских репрессий, о голоде 1932-1933 и 1946 годов, о «ленинградском деле», о расстреле руководителей Еврейского антифашистского комитета и о множестве других событий, происходивших в нашей стране и за рубежом. Даже о сенсационном и политически абсолютно нейтральном путешествии Тура Хейердала на плоту «Кон-Тики» через Тихий океан, совершенном в 1947 г., нам сообщили лишь через 8 лет, уже после смерти Сталина.

Казалось бы, жизнь при тоталитарном режиме в удушливой атмосфере постоянной навязчивой пропаганды и угрозы репрессий должна быть сплошным кошмаром, но мне и моим друзьям того времени она представлялась вполне нормальной. Студенты, по самому своему положению учащихся, оставались в значительной степени в стороне от реальной жизни. Главное место в их душах занимала вовсе не идеология или политика, и даже не учеба, а молодая радость жизни, любовь, дружба. Воспитанные в советском духе школой и комсомолом, а часто и родителями, более или менее смутно ощущавшие свою принадлежность к будущей элите общества, совсем еще юные и неопытные, студенты не слишком хотели видеть темные стороны советской действительности и задумываться над ними, тем более что это нарушало душевное спокойствие и было небезопасно. Всякого рода несправедливости они воспринимали как «отдельные недостатки», не связывая их ни с советской властью, ни с марксизмом-ленинизмом, ни со Сталиным.

Когда наши студенческие годы остались уже далеко позади, Миша Вассер как-то рассказал мне, что, вернувшись с фронта в родной Кременчуг, он отправился к секретарю Горкома партии, чтобы встать на партийный учет и устроиться на работу. Секретарь принял его очень холодно и сказал, что нет никакой работы, кроме работы грузчика. Миша не заподозрил, что, не будь он евреем, для него нашлась бы другая работа. Некоторое время он работал грузчиком и одновременно готовился к поступлению в Московский Институт международных отношений в полной уверенности, что его - коммуниста-фронтовика, участника Парада Победы, окончившего школу с аттестатом отличника - туда обязательно примут. Миша прошел предварительное собеседование в приемной комиссии, по его мнению, успешно, но в коридоре его догнал присутствовавший на собеседовании секретарь Комитета ВЛКСМ, тоже бывший фронтовик, и сказал: «Слушай, тебя здесь все равно не примут. Возьми документы и иди в МГУ - там принимают». Миша так и сделал, но говорил мне, что даже в тот момент у него не возникло мысли о дискриминации евреев, он объяснял все злокозненностью членов приемной комиссии.

Мне кажется, сильно влиял на наше поведение страх. Это не был постоянный липкий страх, описанный, например, в повести Б. Ямпольского «Московская улица», - страх слежки, томительное ожидание обыска и ареста. Скорее, это был страх нарушить каие-то правила, переступить некие границы и оказаться в опасном положении. Пожалуй, его можно сравнить с опасениями пешехода на опасном перекрестке: легко угодить под автомобиль, надо оглядываться по сторонам. Я, как, видимо, и многие другие советские люди, очень хорошо понимал, что можно попасть в тюрьму за какой-нибудь анекдот или разговор, что «болтать лишнее» не следует, а рассуждать на политические темы можно только с «надежными» друзьями, но это казалось мне вполне естественным.

Время от времени до нас доходили слухи, что кого-то «взяли» или он просто исчез. На первом курсе лекции по основам марксизма-ленинизма нам читал профессор В.Г. Юдовский - седой, представительный, в темных очках. Говорили, что он старый большевик - это было очень почетное звание. Лекции Юдовский читал хорошо - интересно, ясно, понятно, но вдруг он исчез. Я подумал, что его уволили или, может быть, «посадили», но никто из студентов ничего не знал, да и не сильно интересовался его судьбой. Лишь совсем недавно, перелистывая сборник недавно опубликованных документов о борьбе против «космополитизма», я прочел там, что в марте 1949 г. партийное собрание кафедры марксизма-ленинизма МГУ приняло постановление, в котором говорилось, что ряд преподавателей допускает «грубые политические ошибки» космополитического характера, в частности «профессор Юдовский в своих статьях и лекциях протаскивал враждебные идеи “о единой мировой науке”, “о мировом всечеловеческом единстве народов”, принижал революционное значение русского рабочего класса, умышленно отвлекал внимание студентов и аспирантов от изучения и разработки вопросов современного периода».

Партийное собрание потребовало отстранить от работы Юдовского и других «космополитов», и Юдовского немедленно уволили вместе с Минцем, Разгоном, Рубинштейном, Звавичем, и Зубоком1. В том же 1949 г. Юдовский умер - я не знаю где и как. Незадолго до окончания МГУ, придя однажды на факультет, я увидел, что в расписании зачеркнута фамилия академика И.М. Майского, бывшего посла СССР в Великобритании и заместителя министра иностранных дел, который после отставки работал в Институте истории и на истфаке МГУ. Я спросил лаборантку, что произошло. Сделав страшные глаза, она сказала: «Тише!» и прошептала мне на ухо: «Взяли!» Я не испугался и не удивился: ну, взяли и взяли, значит, было за что. Я даже не подумал, что такой известный государственный деятель (которого через несколько лет освободили и полностью реабилитировали) мог быть невиновен, я только посочувствовал его дипломникам, которые остались без руководителя.

Действенным средством контроля над поведением и мыслями служили партийные, комсомольские и другие общественные организации. Как только мы, первокурсники, появились на истфаке, нас сразу зачислили в «кружки по изучению биографии товарища Сталина», потом назначили «агитаторами среди населения», записали в профсоюз, в Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту (ДОСААФ), еще куда-то.

Даже простое пребывание в таких организациях, присутствие на собраниях, а еще обязательное участие в выборах депутатов в Советы разного уровня, в праздничных демонстрациях, в ежегодной подписке на государственные займы, формировали конформистский тип сознания и поведения. Неучастие в выборах, в подписке на заем и в других «мероприятиях» могло повлечь неприятные последствия. Один из студентов нашего курса, в шутку сказавший, что он не желает платить членские взносы в ДОСААФ, потому что борется за мир, поплатился за свое остроумие разбором «персонального дела» на комсомольском собрании.

Теперь я знаю, что некоторые мои сокурсники начали раньше меня задумываться над положением в нашем обществе и преодолевать «тоталитарное сознание». Для одних исходной точкой послужила деятельность Коминформа, для других - дискуссия по языкознанию, для третьих - кампания против космополитизма или еще что-то. Одна из сокурсниц впервые задумалась над положением в СССР, когда прочла в американском романе фразу: «Семья ютилась в пяти небольших комнатах». У меня вызвало сомнение дело «врачей-убийц». Безымянные американские «рабовладельцы-людоеды», отдающие директивы об истреблении руководящих советских деятелей, выглядели как-то странно. Лишь один из обвиняемых признал, что получил такие директивы, причем их передал «известный еврейский буржуазный националист Михоэлс», которого в 1948 г. похоронили с большими почестями. Щербаков и Жданов действительно скончались, Щербаков еще в 1945 г., а Жданов в 1948 г., но все генералы и маршалы, которых «врачи-убийцы» собирались вывести из строя, продолжали здравствовать. Все это в соединении с новой антисемитской кампанией заставляло задуматься.

ТОТАЛИТАРНОЕ СОЗНАНИЕ И РЕБЕНОК:

СЕМЕЙНОЕ ВОСПИТАНИЕ

В. Е. КАГАН

Расширенный текст доклада на Международной конференции "Современная семья: проблемы, решения, перспективы развития " (Москва, 22 - 25 октября 1991 г.).

Г. Померанц

С. Аверинцев

Мне страшно младенчество зла, первый поворот добра к злу, первые его робкие, прелестно нетвердые шажки. Розовые пальчики, которые завтра сожмут топор.

Г. Померанц

Если рука пианиста лежит на клавишах, как ей положено, ей не сжаться в кулак,- два положения несовместимы.

С. Аверинцев

Поразному можно представлять себе то чудо, которое, возможно, "поможет одолеть Черного человека в мире взрослых, чтобы он никогда не появлялся в мире детей " . В немалой мере это зависит от того, как мы представляем себе Черного человека. Четверть века "живой " работы в качестве детского психиатра и психотерапевта и передача этого опыта врачам, психологам, педагогам и родителям побуждали меня к тому, чтобы искать секрет метафорической фигуры Черного человека в той сфере, в которой мы можем оказаться реальными и эффективными помощниками, т. е. в самом ребенке и его непосредственном окружении без обращения к политическим категориям и глобальным социальным процессам. Тут сказывалось многое: и пройденная профессиональная школа, и система социальных табу (которые, впрочем, каждый волен был нарушить, иное дело - какой ценой), и - не в последнюю очередь - тем большая необходимость помощи развитию личности и личностному росту, чем больше препятствует этому широкий социум. В этой становившейся привычной системе счисления социальнополитический климат, как бы он ни воспринимался самим специалистом, выступал в качестве некоей данности, прямо не связываемой с тем, остается человек "нормальным " или развитие его отклоняется от "нормы ". Однако накапливавшийся годами опыт все настойчивее побуждал соотносить не только человека с "нормами ", но и "нормы " с человеком, задаваться вопросом о том, как психологический климат больного общества сказывается на людях: их житейских представлениях, поведении и переживаниях, кажущихся то сугубо приватными, то настолько общечеловеческими, что вроде бы они и не должны быть подвержены влияниям политических ветров. Так складывались первые подходы к постановке проблемы, которую в общем виде можно обозначить как "Тоталитарное сознание и ребенок ".

Актуальность ее в настоящее время подчеркивается точно отмеченным Л. Я. Гозманом и А. М. Эткиндом обстоятельством : крушение системы тоталитаризма, разрушение типичных тоталитарных иллюзий вызывает сложный эмоциональный комплекс утраты, сравнимый с абстинентным синдромом при наркомании; в этих условиях эпицентр воспитания тоталитарного сознания перемещается из области официальной культуры и средств массовой пропаганды в область межличностных отношений, в том числе семейного воспитания. Лишаясь привычной тоталитарной среды, тоталитарное сознание выходит в реальность духовного вакуума : не завоевав, а лишь получив свободу, тоталитарная личность как субъект проявляет свой агрессивноразрушительный потенциал, а как объект восприимчива к самому примитивному и грубому манипулированию . Тоталитарное сознание сегодня может проявляться, а как показывает послеавгустовский опыт, и проявляется, даже в более ярких и

болезненных формах, чем раньше. Получивший свободу и еще не умеющий быть свободным, опасный и достойный сострадания, потерявший и ищущий себя тоталитарный человек может находить в своем тоталитарном сознании стабилизирующее начало и транслировать его в семейном воспитании.

Обратиться к семье и семейному воспитанию побуждает и то, что на протяжении многих десятилетий они были особыми объектами тоталитарной политики и пропаганды. По количеству программ семейного воспитания мы определенно заслуживаем места в книге рекордов Гиннеса. Их создание определялось стремлением к достижению тоталитарного единообразия, направлявшимся сугубо вербальной, выдающей желаемое за действительное предпосылкой: "В условиях социалистического общества интересы родителей как воспитателей своих детей совпадают с интересами государства " . Тот простой факт, что реальные образцы деятельности сильнее вербальных правил, никак не останавливал создателей подобных программ, впрочем, и не ждавших, что реальная семья будет ими пользоваться. Справедливо спросить: что же, кроме служебного рвения, скрывалось за упорными попытками программирования семейного воспитания?

Ответ на этот вопрос находим в утопиях. Будь то по классификации Ф. Аинсы утопии свободы или утопии порядка, именно семья оказывается для них камнем преткновения. Для утопий свободы она слишком упорядочена, для утопий порядка непозволительно свободна. Ни принять, ни опровергнуть притягательность мира семьи с его сплоченностью, интимностью, таинственностью, жизнью по собственным законам утопии не могут. Складывающиеся в мире семьи системы родственных связей и эмоциональных привязанностей, самоценность и самодостаточность семьи, ее творческая, а потому непредсказуемая динамика не вписываются в утопические модели ни свободы, ни порядка. Остается один выход - отвергнуть, что утопии и делают, каждая на свой лад уничтожая семью как таковую или посягая на ее интимность, приватность, креативность, духовное воспроизводство.

В отличие от мечты, фантазии, сказки, рисующих перспективы человеческих возможностей и самореализации через свободное творчество и ответственный выбор, утопии по механизму зеркальной симметрии "плохого " настоящего и "хорошего " будущего предписывают человеку некий якобы целесообразный и жестко ограниченный этой "целесообразностью " круг возможностей, в котором человек приговорен к свободе от творчества и выбора как жизненных принципов. И в этом смысле утопия и свобода - антонимы. Утопии посягают на наиболее интимные стороны бытия и сознания: это посягательство так же отличает утопию от сказки (фантазии, мечты), как отличает тоталитаризм от автократии: любая утопия в существе своем есть отрицание свободы и тоталитаризм. Даже для сторонников радикального уничтожения семьи, каким был Платон, очевидна невозможность этого и необходимость жесткого "программирования " семьи.

Воплощение порожденной тоталитарным сознанием коммунистической утопии неизбежно обернулось тоталитаризмом, по отношению к которому семья выступала диссидентом, для которого лучшая одежда - смирительная рубаха. На протяжении более 70 лет атаки на семью велись постоянно и по всем фронтам. Воинствующие антитрадиционализм и атеизм разрушали ритуальнообрядовую сторону брака, вводившую семью в референтную социальную группу, сформированную на основе исторической и духовной общности верований, традиций, нравственных ценностей. Место брачного обряда заняла регистрация безразличным служащим от лица безличного государства "актов гражданского состояния ", равно включающих в себя брак и смерть. Этнокультурные брачные и семейные традиции так или иначе преследовались и вытеснялись унифицированными требованиями. Идеологическая селекция половой и сексуальной культуры

превращала ее в кафкианского монстра, уродующего культуру брака, подрывающего физическое и психическое здоровье семьи и ребенка. Идея коллективного воспитания, идущая еще из утопий и всегда встречавшая в России поддержку и справа и слева, воплощалась в монополии государства на воспитание, реализуемой тем более энергично, что позволяла привлечь массу женщин в качестве дешевой рабочей силы. Первые детские колонии, призванные справиться с волной порожденного победой тоталитаризма беспризорничества, вырабатывали новые принципы коллективной педагогики, которые тут же становились предметом политических спекуляций и распространялись на воспитание в целом, в том числе и семейное. Школа из помощника семьи превращалась в очаг воспитательной инквизиции. Искушение славой тысяч реальных и мифических Павликов Морозовых готовило массовое сознание к добровольному отказу от родственных и семейных уз во имя ценностей тоталитарного государства. Канонизация брака исключительно по любви, убедительно опровергаемая С. И. Голодом , имела свой психологический смысл, благодаря которому шла и "сверху " и "снизу ": она создавала базисы или (чаще) миражи личностной суверенности, свободы выбора, приватности, счастья, становясь гиперкомпенсацией тоталитарных отчуждения и духовного рабства. Все это и многое другое было направлено не на семью как форму иерархической организации общества (она воспевалась как "ячейка общества "), а на те функциональные связи, которые, собственно, и делают семью семьей - системой в системе, противопоставляющей сплоченность и ценности семьи насилию государства.

В ходе адаптации семьи к тоталитарным контролю и программированию формировались тенденции: а) превращения ее в мир "внутренней эмиграции ", б) фактического или психологического отрицания семьи как продолжения тоталитарного прессинга на личность, в) формирования "фантомной семьи ", в которой тенденции первого и второго типов находятся в состоянии перманентного конфликта, компенсируемого психозащитными формами и стилями супружеского и родительского поведения. Как бы то ни было, трансляция семейных традиций, духовное воспроизводство семьи оказываются обедненными и искаженными, а тоталитарное сознание - тесно вплетенным в семейное воспитание.

Но что такое тоталитарное сознание? В литературе последних лет оно описывается как социокультурный феномен под разными названиями. "Советский синдром " включает в себя: "ощущение своей принадлежности к великому, сильному и доброму народу; ощущение своей включенности в движение по магистральному пути мировой цивилизации; ощущение своей подвластности могущественному, никогда не признающему своих ошибок государству; ощущение своей безопасности среди равных друг другу людей, живущих общей жизнью и всегда готовых прийти на помощь; ощущение своего превосходства над порочным и не признающим очевидных истин миром " . Феномен гомо советикус описывается как догматичность сознания, закрытость его эмпирическому опыту при некритическом доверии к "коллективному разуму "; расщепленность сознания, раздвоенность приватного и социального Я; инфантильная экстернальность упований на внешние инстанции и перенос на них ответственности за неудачи; постоянный страх, отсутствие чувства стабильности и безопасности; ведущий мотив поведения - избегание неудач, а не достижение новых позитивных результатов; занижение самооценки и чувства собственного достоинства, недостаточное принятие своего Я; недостаточная рефлексивность при высокой нормативности; специфическое восприятие и организация времени, когда настоящее - лишь точка пересечения симметричных прошлого и будущего . Для понимания тоталитарного сознания принципиально важны описанные В. А. Лефевром (см. ) особенности этических установок у представителей демократической и тоталитарной культур.

Сравнивая этические установки коренных американцев и живущих в США выходцев из СССР, он показал, что первые негативно оценивают соединение добра и зла и позитивно - их разделение, предпочитая поиск компромиссов, тогда как вторые соединение добра и зла воспринимают позитивно, их разделение - негативно, предпочитая бескомпромиссность. Доминирование в обществе второй этической системы является симптомом антропологической катастрофы, которая может иметь губительные последствия не только для данного общества, но и на глобальном уровне (цит. по ).

Но, как представляется, феномен тоталитарного сознания сказанным не исчерпывается. Э. Гринвальд , рассматривая Я как организацию знания, отмечает, что оно характеризуется познавательными склонностями, поразительно похожими на тоталитарные информационноконтрольные системы, описанные, например, Дж. Оруэллом. Он называет триаду таких склонностей: эгоцентричность (Я как фокус знания), принятие ответственности лишь за желательные результаты деятельности при отказе от ответственности за результаты нежелательные, когнитивный консерватизм - устойчивость к познавательным изменениям. По его мнению, этот обозначаемый им как "тоталитарное Я " комплекс свойств нормального человеческого познания играет охранительную роль в организации когнитивных структур. Он видит в этом аналог генетической эволюции, образующий альтернативу преимущественно мотивационным и информационным интерпретациям когнитивных склонностей. Иными словами, "тоталитарное Я " выступает как антитеза "дезорганизованному Я " с познавательным фокусом вне себя, "полевым " характером познавательных процессов и атрибуцией ответственности лишь за неудачи. В таком случае "тоталитарное Я " ответственно не только за упорядоченность познавательных процессов, но и в некоем оптимальном сочетании со своей противоположностью - за креативность и эффективность поведения.

Выраженная асимметрия таких сочетаний рассматривается уже медицинской психологией и психиатрией, связывающими различные проявления эгоцентричности мышления, его ригидности и снижения критичности к результатам деятельности с определенными типами невротических формирований личности, акцентуаций характера и психопатий.

Как можно видеть, "тоталитарное Я ", или тоталитарное сознание, выступает, по крайней мере, в трех уровневых ипостасях: как общепсихологический когнитивный механизм, как индивидуальноличностное образование и как социокультурный феномен. Нетрудно также отметить, что описанная Э. Гринвальдом триада рельефно выступает в социокультурных описаниях тоталитарного сознания, отдельные свойства которого суть не ортогональные черты, а взаимосвязанные грани отчуждения личности.

Отсюда следует, что система тоталитаризма не просто механически навязывает всем без исключения своим членам якобы изначально чуждое им тоталитарное сознание, но апеллирует к уже существующим общепсихологическим и личностным его предпосылкам. Для этого она создает условия закрытости реальному опыту (от "железного занавеса " до цензуры, систем дезинформации и контролирующих состояние умов "добровольных помощников "), насаждает единообразный набор клишированных нормативов осмысления жизни, себя и своего места в жизни, фокусирует сознание на "великих ", "грандиозных ", "небывалых " победах и достижениях (от лозунгов "Слава труду! " и разветвленной системы наград и поощрений публичного характера по всякому поводу и без оного - до "строек века ", едва ли снившихся и Хеопсу). Одновременно тоталитаризм выдвигает на первый план людей, в характере личности которых свойства "тоталитарного Я " или на худой конец способность более или менее убедительно их имитировать занимают ведущее место. Массовое сознание, таким образом, не только вводится в тоталитарную колею, но

и получает идентификационные образцы тотализированного "идеального Я ". И, стало быть, главная цель тоталитарной системы - не просто трансформация личности, обеспечивающая ее подчинение системе, а также трансформация, в ходе которой человек "открывает " в себе общепсихологическое или индивидуальноличностное "тоталитарное Я ", с которыми и идентифицирует свое целостное актуальное Я.

В этой связи В. А. Лефевр тонко и точно подмечает, что в бесчисленных судебных процессах 30-50-х гг. фальсифицировалось все, кроме подписи обвиняемого под признанием; именно ее получение и было истинной целью процесса со всеми фантасмагорическими обвинениями, лжесвидетельствами, пытками и т. д. Ставя подпись, человек изменял свою идентичность. Замечу, что этот метод модификации, реидентификации личности использовался и продолжает использоваться отнюдь не только в стенах тюрем: публичные суды и судилища с публичными же отречениями от родных и признаниями в несуществующих грехах, замаскированные под принципиальность уничтожительная самокритика и способность публичного признания критики с принесением публичных извинений обществу, партийной, комсомольской, профсоюзной, пионерской, октябрятской организациям, классу, семье,- все это выполняло роль подписи под признанием, выступало в качестве ее аналога, искажающего личностную идентификацию и формирование сознания.

Итак, тоталитарное сознание в принципе несводимо лишь к его социокультурному аспекту, который и сам находит почву и поддержку во вполне определенных моментах организации познавательных процессов и личности. И это еще один весомый мотив, стимулирующий обращение к взаимосвязи тоталитарного сознания и семейного воспитания. Разумеется, "здесь бессмысленно ожидать открытий вроде открытия микрочастиц, хромосом и т. п. Открытием здесь может быть лишь фиксирование очевидного и общеизвестного в некоторой системе понятий и утверждений и умение показать, как такие тривиальности выполняют роль законов бытия людей " , в нашем случае - семейного воспитания.

Самое общее влияние на семейное воспитание заключается во внутренне конфликтной противоречивости самого тоталитарного сознания и личности родителей, как его - в той или иной, но всегда присутствующей мере - носителей. Каждое из противоречий (между заниженной самооценкой и гиперкомпенсаторным ее завышением, приватным и социальным Я, эгоцентричностью мышления и сверхдоверием к коллективному разуму, избирательной атрибуцией успехов и заниженным самоуважением и т. д. и т. п.) возводится в степень конфликта, существующего между декларативными и реальными значениями, когнитивными и эмоциональными аспектами Я. Результатом этого каскада конфликтных противоречий становятся размытость и конфликтность аутоидентификации взрослого как активного воспитателя и как идентификационного образца для ребенка. Отсюда - размывание либо компенсаторная или гиперкомпенсаторная психозащитная деформация идентификационных процессов у ребенка, препятствующие формированию зрелой рефлексии, формирующие невротическую идентичность, способствующие фрагментарности идентификации. Эта "идентификационная растерянность " очень часто выступает в ходе психологического консультирования.

Наиболее выпуклая и яркая черта тоталитарного семейного воспитания - противостояние взрослых детям, вызывающее ответное противостояние детей взрослым. Механизмы этого противостоянию неоднозначны и сложны. Подобно тому, как перенесший операцию ребенок "делает операции " своим куклам, семья отреагирует переживания тоталитарного прессинга в общении с ребенком. Этот неосознаваемый механизм подвергается различным рационализациям, общей чертой которых является подчинение второй этической системе В. А. Лефевра, в

которой добро неразрывно спаяно со злом и господствуют бескомпромиссность и конфронтация. Родители исполнены самых добрых побуждений, но руки этого добра чаще скрещены на груди, вытянуты в указующеповелительном жесте или сжаты в кулаки, чем раскрыты для объятий.

Семья чувствует ответственность за развитие ребенка, но принимает ее парциально: все желательное - результат нашего воспитания, все нежелательное - вопреки ему, из-за дурного влияния друзей, улицы, школы, средств массовой информации и проч. Это, с одной стороны, закрепляет те паттерны воспитания, которые якобы уже подтвердили свою эффективность, и делает их ригидными, а с другой - приводит к тотальному контролю всей жизни ребенка, переживаемому им как недоверие, отрицание, унижение и вызывающему протест. Эта по определению непродуктивная тактика приводит к тому, что так часто отмечают матери: "Я все забросила ради него, а в ответ не вижу ничего, кроме неблагодарности ". При этом не только физическая, объективная загруженность родителей, но и диктуемая заниженным самоуважением гиперкомпенсаторная потребность в самореализации часто заставляют родителей чувствовать себя "жертвами " ребенка, хотя на самом деле они уделяют ему далеко не так много внимания, как им кажется.

А поскольку тоталитарное сознание стремится прежде всего избежать неудач, поведение родителей строится так, как если бы ребенок был не просто "чистой доской ", а изначально нес в себе все зло мира, выкорчевать которое - и есть добро воспитания. В этой "корчующей " педагогике ребенок из субъекта социального взаимодействия превращается в объект воздействия, манипулирования. Вместо воспитания навыков опрятности и личной гигиены - борьба с нечистоплотностью, вместо воспитания щедрости - борьба с жадностью и т. д. Взрослый почти постоянно апеллирует к "злу " в ребенке, так что от его любви до ненависти часто действительно всего шаг. Взаимная любовь ребенка и родителей нередко похожа на треснувшую или склеенную чашку, из которой невозможно напиться.

Скованная ограничениями тоталитарного бытия и собственного тоталитарного сознания семья в любом проявлении самости ребенка, которая не согласуется со стандартами этого бытия, видит прямую угрозу его будущему, а потому стремится эту самость подавить, отсечь. Ребенок не принимается таким, каков он есть. Ему предписывается быть таким, каким он быть не может или не хочет; это становится либо магистральной целью воспитания, либо платой ребенка за право хоть в чемто быть самим собой. Весьма характерно, что в оценке и восприятии ребенка на первом плане оказываются сугубо внешние по отношению к нему и семье критерии. 8летний мальчик с астеническим неврозом, сложившимся в ходе непримиримой борьбы его родителей за получение хороших оценок по пению (?! - по всем остальным предметам он учился на "4 " и "5 "), сказал мне: "Я понимаю, что нужно петь хором - тем более, у нас страна такая! Но я же не виноват, что люблю петь один! "

Заниженные самооценка и самоуважение взрослых переводят родительское поведение из сферы самореализации в сферу самоутверждения. Партнерство с ребенком как личностью вытесняется потребностью в главенстве над ним, сообщающем взрослому дополнительное чувство собственной значимости и самоуважения. Послушание при этом рассматривается как одна из главных добродетелей ребенка. При этом в силу сказанного выше родители почти постоянно провоцируют "протестное " поведение и, следовательно, непослушание. К тому же, желая видеть своего ребенка уверенным и способным пробивать себе дорогу в жизни, они вольно или невольно учат его "качать права " за пределами семьи. Мать 6летней девочки готова госпитализировать ее в психиатрическую больницу из-за упрямства, непослушания, стремления во что бы то

ни стало настоять на своем. Но в ее жалобе на то, что дочь прогонит с огромной скамейки одногоединственного ребенка, чтобы сесть самой, звучал налет любующейся удовлетворенности. В ответ на вопрос о том, на кого девочка похожа по характеру, мать сказала: "Я понимаю, доктор, что вы имеете в виду. Но мнето она должна подчиняться! "

Язык раздвоенности приватного и социального Я - язык двоемыслия, освоенный взрослыми, но трудный и для них, недоступен ребенку, из-за чего он то и дело попадает впросак, навлекая на себя родительский гнев. Если же этот язык и осваивается, то страдают семейные связи, ибо у ребенка самоопределение в семье вытесняется раздвоенностью его личного и семейного Я.

Свойственная тоталитарному сознанию недостаточная рефлексия, неумение отдавать себе отчет в собственных чувствах и зрелым образом выражать их приводит к выбору, на первый взгляд, самого короткого и надежного, но в действительности самого длинного и тупикового пути воспитания - вербального. Практика психологического консультирования постоянно показывает, как трудно родителям, даже с помощью консультанта, выйти на обсуждение собственных и детских переживаний в связи с той или иной ситуацией. В семейном общении, с одной стороны, возникает дефицит позитивной эмоциональной экспрессивности, а с другой - становится правилом неконтролируемое проявление вытесняемых негативных эмоций. Очень точно это передал в своем стихотворении 12летний петербуржец Сережа Тишков:

Какой я веселый мальчик,

я мальчик веселый.

Какой я веселый мальчик,

ужасный я весельчак.

А папа такой угрюмый,

мой папа, мой папа.

И очень мрачная мама,

мама родная моя.

Бабушка смотрит волком,

учительница туча тучей,

насупленный другтоварищ

и дедушка сыч сычом.

А я ничего, я веселый,

пою себе и танцую.

Раз все вокруг такие,

что мне теперь - умирать?

Не слишком ли много отчаяния в этой защите своего права на веселье? Можно порадоваться за ребенка, остающегося ребенком даже в так воспринимаемой обстановке. Но можно и задаться вопросом: где, собственно, пролегает граница между сохранением себя и глухотой к эмоциональному состоянию других людей? Конечно, у родителей есть потребность приласкать ребенка и - нередко - явное или смутное чувство вины за недостаточность проявлений ласки. Но из-за той же недостаточной рефлексивности они прорываются спонтанными выбросами ласки вне актуального контекста общения, так что ребенок вынужден, обязан принимать ласку и отвечать на нее вне зависимости от собственного настроения в этот момент, даже в такой, казалось бы, столь приятной ситуации опять оказываясь не партнером взрослого, а лишь объектом его манипуляций.

Комплекс свойств тоталитарного сознания определяет и содержание вербального воспитания. Львиную долю в нем занимают "нельзя ", "не надо ", "плохо " и т. д. Вместе со всем уже сказанным это приводит к тому, что оценка поступка подменяется оценкой ребенка: "ты плохой ". Ребенком это воспринимается не только как удар по самоуважению, но и как угроза его отторжения даже тогда, когда не звучат столь типичные для нашей культуры прямые запугивания ("Отдам медведю, милиционеру, чужому дяде ", "Сдам и возьму хорошего " и проч.). Живущий в постоянном страхе и знающий, что "все - нельзя ", ребенок не может самостоятельно вывести, что и как надо, можно, хорошо. Он живет в мире идентификации "от противного ", как правило, непосильной для его только еще формирующегося сознания.

Вместе с тем ребенок остро нуждается

в упорядочении картины мира и своего Я, достижении эффективного поведения. И опорой в этом, особенно при наличии некоторой личностной предрасположенности, оказываются эгоцентричность познавательных процессов, предпочтительная атрибуция успехов и склонность придерживаться уже выработанных познавательных стратегий, т. е. описанное Э. Гринвальдом "тоталитарное Я ".

По существу, тоталитарное сознание придает семейному, и не только семейному, воспитанию характер психологического насилия. Учащающиеся случаи физического и сексуального насилия над детьми выступают, с одной стороны, как его продолжение, а с другой - в роли пыток, призванных подчинить ребенка психологически. Вот рассказ одного из отцов: "Никогда дочку пальцем не трогал, но тут не выдержал. И знаете, бью и не могу бить, и думаю: хоть бы заплакала, и я перестану. Не плачет! Я уже сам плачу и чуть ли не молюсь: да заплачь ты, ведь не хочу я тебя бить, не могу! ". Осуществляется психологическое насилие обычно по типу "идеального преступления ", в котором алиби родителей обеспечено их безграничной любовью и благими намерениями. Короткая зарисовка О. Григорьева точно передает этот механизм:

Зажав кузнечика в руке,

сидит ребенок на горшке.

Нельзя живое истязать! -

Я пальцы стал ему ломать.

Нельзя кузнечиков душить! -

Я руки стал ему крутить.

На волю выскочил кузнечик.

Заплакал горько человечек.

Атмосфера тоталитарного сознания и порождаемого им насилия создает тот контекст семейного воспитания, в котором даже отдельные ненасильственные действия воспринимаются ребенком как насилие, вызывая неожиданные для взрослых эффекты, вновь стимулирующие тактику насилия. Тоталитарное сознание взрослых стимулирует гипертрофию существующих в структуре личности предпосылок "тоталитарного Я ", дополняя внешние препятствия к личностному росту внутренними.

Было бы ошибкой свести все к расхожей сегодня логике, согласно которой "у нас все плохо ",- затронутые вопросы волнуют исследователей развития и воспитания личности во всем мире. Однако не меньшей ошибкой было бы игнорирование влияния тоталитарного сознания (индивидуального или социокультурного) на формирование личности. Перед исследователями семейного воспитания встает, таким образом, задача изучения условий и механизмов формирования тоталитарного сознания, его эффектов и межпоколенной трансляции. Междисциплинарный и межкультурный характер проблемы "Тоталитарное сознание и ребенок ", ее методологическая и методическая сложность определяют потребность в создании специальных исследовательских проектов и программ помощи. Но решение этой проблемы остро актуально, ибо тоталитарные системы, первыми моделями которых были утопии, порождаются тоталитарным сознанием - этим сверхоружием, которое человек носит в себе самом.

1. Аинса Ф. Нужна ли нам утопия // Курьер ЮНЕСКО. Апрель 1991. С. 13-16.

2. Асмолов А. Г. Предисловие к книге: К. Бютнер. Жить с агрессивными детьми. М., 1991.

3. Бистрицкас Р., Кочюнас Р. Homo Sovieticus или Homo Sapiens: Несколько штрихов к психологическому портрету // Радуга (Таллинн). 1989. № 5. С. 78-82.

4. Виноградов И. Лик, лицо и личина народа // Искусство кино. 1991. № 5. С. 11-21.

5. Гозман. Л. Я., Эткинд А. М. Метафоры или реальность? Психологический анализ советской истории // Вопр. филос. 1991. № 3.

6. Голод С. И. Стабильность семьи: социологический и демографический аспекты. Л., 1984.

7. Гусейнов Г. Словарный запас // Век XX и мир. 1990. № 6. С. 42-44.

8. Зиновьев А. Зияющие высоты. М., 1990.

9. Кордонский С. Советский человек как объект сострадания // Век XX и мир. 1990. № 10. С. 28-34.

10. Мамардашвили М. К, Сознание и цивилизация // Природа. 1988. № 11. С. 57-65.

11. Семейное воспитание: Краткий словарь. М., 1990.

12. Шрейдер Ю. А. Человеческая рефлексия и две системы этического сознания // Вопр. филос. 1990. № 7. С. 32-41.

13. Greenwald A. The totalitarian ego: Fabrication and revision of personal history // Am. Psychol.1989. V. 35. N 7. Р. 603-618.

источник неизвестен